С детства несколько марок стояли для меня особняком, одна из них – Jaguar
Владимир Познер о своих пожеланиях к машинам, вазовских моделях, принципах поведения за рулем и автомобиле мечты.
— Вы выросли в Америке, самой автомобильной стране мира, и в 19 лет попали в СССР. Контраст на дорогах оказался резким?
— Конечно. По сути, движения в Москве почти не было. Тем более что это случилось почти сразу после войны, когда личный автомобиль был большой редкостью. Хотя главным потрясением стало другое. До тех пор я не имел представления о коммунальных квартирах, о квартирах-бараках, где жили люди, до этого работавшие за границей. Был шок от того, что уровень жизни в победившей стране намного ниже, чем в стране, потерпевшей поражение.
— А в принципе как относитесь к машинам?
— У всякого американца автоматически появляется интерес к автомобилям. Это символ определенного уровня: то, какая у вас машина, во многом говорит о том, кто в этой жизни вы. Идя в школу, я играл: автомобилей какой марки окажется больше вдоль дороги. Модели узнавал издалека, они тогда больше отличались друг от друга, чем сейчас. Легко выделял Ford, Buick, Chevrolet, Dodge, реже попадались дорогие Cadillac и Packard.
— Наверное, и за руль хотелось?
— Приятель отца владел темно-зеленым кабриолетом Lincoln Continental – машиной необыкновенно элегантной. И учил меня водить. Так что я получил так называемые юниорские права в 14 лет. С ними можно было выезжать и на дороги общего пользования, но вместе со взрослым. Причем на экзаменах требования к юниорам ничем не отличались от стандартных: главным испытанием считалось умение припарковаться задним ходом с первой попытки.
— Правила в те времена были строгими?
— То есть водительский стаж у вас большой?
— Если с момента получения первых прав, то 65 лет. Правда, в СССР я их получил много позже. После приезда нашей семьи в Москву денег на машину не было. Потом родители вновь уехали работать в ГДР, и папа написал с восторгом: привезу Mercedes! Но чтобы не дразнить советских людей, ему не разрешили. И лишь в 1975 г. я сдал экзамены, с тех пор за рулем.
— Свой первый автомобиль помните?
— Да. Тольяттинская “копейка”, ярко-оранжевая, цвета “коррида”. Потом взял тоже вазовскую пятую модель, затем “семерку”. Она, кстати, мне не нравилась. Ведь когда “Жигули” лишь стали производить, они были новой моделью, а ВАЗ-2107 к моменту выпуска оказался днем вчерашним. Так что “копейка” для меня осталась любимой: машина была надежной, без понтов. И до 1991 г., когда уехал работать в США, ездил только на тольяттинских моделях.
— И там пересели…
— …в Lexus. Причем купил один из первых, когда бренд только появился. Невероятно комфортабельная оказалась машина! Позже я спрашивал японца из компании, как им это удалось. Он сказал, что купили несколько сотен Mercedes-Benz, разобрали по винтику, поняли, что хорошо, а что не очень, и сделали свою модель. Потом я привез тот Lexus в Россию, но его угнали.
— А на чем ездите сегодня?
— На автомобиле, о котором мечтал. С детства несколько марок стояли для меня особняком, одна из них – Jaguar. Уже одно название Jaguar чего стоит! Я всегда знал, что это модели роскошные, и прежде даже не рассчитывал на подобное авто. Но несколько лет назад все же оказался за его рулем. Это был Jaguar Daimler – красоты необычайной, такие уже не выпускают. Теперь он у моей жены, а сам управляю другой машиной той же марки – Jaguar XJ.
— За рулем сами ездите?
— Очень люблю управлять. Тем более что модель изумительная. Я нахожу в ней только один недостаток: бензобак бы чуть больше – все-таки 5-литровый двигатель, 510 л.с. В остальном же автомобиль потрясающий – Jaguar есть Jaguar.
— У вас есть требования к машинам?
— Авиаконструктор Туполев, которого я знал, говорил, что если самолет некрасивый, он не полетит. И когда машина некрасива – имею в виду силуэт, линии, пропорции, – то все в ней не так. В кургузой модели я чувствую себя неуютно. Кроме того, люблю машины приемистые. Наконец, важен комфорт: чтобы было удобно сидеть, было куда пристроить ноги, чтобы не шумела. Конечно, если у вас Jaguar, то получаешь удовольствие от всего – как построен и отделан внутри, насколько удобны кресла и продумана эргономика.
— То есть комфорт – это один из основных критериев?
— Cейчас мы сделали документальный фильм о Германии. Во время съемок оказались в Opel, и мне дали проехаться на модели 1937 г. – с огромным рулем, который нужно поворачивать изо всех сил, а тормозить так, будто необходимо продавить пол. И никаких удобств. Но прелесть этого автомобиля в том, что им действительно управляешь, его чувствуешь.
— За рулем нарушаете?
— Вообще-то очень строго соблюдаю правила. Давно осознал: так удобнее. Если бы все так же поступали, на дорогах стало бы намного лучше. Впрочем, за последние годы в Москве стиль вождения заметно изменился: почти повсеместно уступают при выезде из дворов и с заправок, взамен благодарят жестом или “аварийкой”, пропускают пешеходов. Водители понимают: сегодня я тебя пропустил, завтра – ты меня. Когда страна становится по-настоящему автомобильной, люди начинают по-другому мыслить. Сам я могу допустить единственное нарушение – скорость.
— Значит, и останавливают?
— Еще с советских времен гаишники меня крайне редко тормозили, причем за все годы только раз-другой с явной целью получить деньги. Но я их никогда не предлагаю. Всегда признаю: нарушил. Конечно, полицейские, когда узнают, относятся чуть мягче, чего уж тут скрывать. Но даже если этого нет, а ты не споришь, могут отпустить. Хотя пару раз намекали: дескать, можно решить без протокола. Я отвечал: нет, выписывайте штраф, оплачу. И всегда платил.
Роль Владимира Познера в Эпохе Белого Ягуара
Что не вошло в видеоинтервью
Владимир Владимирович, какой модели был ваш первый Ягуар и в каком году вы его приобрели? Как вы сегодня относитесь к этой марке авто?
Автор: Леонид Кабанихин
Вы знаете, мой самый первый Ягуар, я не помню его марку, но это классический Ягуар, на котором, в частности, ездит королева Англии Елизавета II. Это классическая машина, с необыкновенно изящными линиями. Кстати, я с самого детства мечтал когда-нибудь ездить на Ягуаре, я считал, что это самая красивая машина. Я и сегодня продолжаю считать, что это одна из самых красивых машин. Вот это была моя первая машина, Ягуар в смысле. Потому что вообще моя первая машина была «копейка». Ныне я еду на Jaguar XJL, мне очень нравится эта машина. Если та машина, она классическая и она всегда в моде, как классика, классика не бывает устаревшей, классика она и есть классика, то вот эта новая прекрасна, она красивая, она современная. Я понимаю, что когда-нибудь она устареет, но все-таки это не классика. Это современно, остро, модно, динамично, мне очень нравится эта машина, я себя чувствую в ней прекрасно. Я обожаю водить даже в Москве, хотя в Москве водить это, в принципе, не большое удовольствие. Но вот я ее очень люблю. Есть еще несколько машин, которые меня привлекают именно своей внешней красотой. Но все-таки для меня Ягуар стоит на первом месте.
Чем Вы больше всего гордитесь и наоборот?
Автор: Jaguar Russia
Чем я горжусь… Например, тем, что мне хватило сил отказаться от профессии. Когда я окончил биофак МГУ, я понимал, что я не ученый по своему складу. Но я 5 лет учился и учился неплохо, и мне даже предлагали пойти в аспирантуру, а я решил, что я не буду заниматься биологией. Конечно, меня давили мои родители, да и не только они. Говорили, ну, как же так, 5 лет проучился, государство на тебя потратило деньги, а ты вот так. Но я просто понимал, что это не мое и, конечно же, если б я уступил, я думаю, что я был бы очень несчастным человеком. Я бы занимался нелюбимым делом. И вот то, что у меня хватило все-таки внутренней силы чтобы не идти на это, я, честно говоря, этим горжусь. Я горжусь тем, чего я добился в этой профессии, я горжусь своими детьми, какими они стали. Так что у меня есть разные поводы гордиться. А наоборот, сказать, по какому поводу или по каким поводам я испытываю стыд? Я вам отвечу вот как: есть такие поводы, но это абсолютно вещи интимные, и я совершенно не собираюсь о них говорить.
Владимир Владимирович, я вас приветствую! У каждого человека есть мечта, у кого-то она остается, а кто-то ее теряет по дороге жизни забывая о ней, была ли у вас такая мечта, осталось ли она с вами по жизни или у вас были только цели, которые надо достигнуть?
Автор: Ruslan Mazlov
Cлово мечта может быть, не совсем подходит. Ну, вы знаете, можно сказать так: я мечтаю снять вот такой-то фильм или я мечтаю поехать вот в такую страну и увидеть то-то и то-то. Или, я не знаю, я мечтаю разбогатеть, вот такие. Значит, если говорить о таких вещах, то, конечно, они у меня были и они у меня есть, и очень многого я достиг в этом смысле. То есть, многие мои мечты исполнились и исполняются. Если говорить о мечте в каком-то очень глобальном смысле, то нет, есть очень серьезные желания. Ну, например.. чтобы мои близкие никогда не болели, чтобы они были счастливы, чтобы я был счастлив с ними, чтобы я жил в ладу с собой, чтобы мне было комфортно в собственной шкуре. Но это уже я не могу назвать мечтой, это уже чуть-чуть другое, если хотите.
Может быть, вы поделитесь вашим опытом, какими-то приемами, как вызвать человека на откровенность?
Автор: Jaguar Russia
Я думаю, что, чтобы человек стал с вами откровенным, он должен, во-первых, поверить, что он вам интересен. Он должен поверить, что вы не пытаетесь, так сказать, приложить его мордой об асфальт, а что вам на самом деле с ним интересно. И он должен почувствовать к вам доверие. Это зависит от того, как вы смотрите на человека, как разговариваете, какая у вас мимика, ваш тон, ваши глаза. Это все играет роль. И если человек вам поверит, поймет, что у вас нет каких-то тайных мыслей, чтобы потом использовать эту откровенность против него, то тогда он раскроется. На самом деле, трудно притвориться, что это так. Значит, это должно быть на самом деле. Если этого на самом деле нет, значит, вы должны быть очень искусным актером. И то, шансов не очень много, что вам удастся убедить человека, потому что обычно человек это чувствует на уровне, ну, вы знаете, инстинкта.
Владимир Владимирович, если бы до рождения Вы могли выбирать в какое время родиться, в какой исторический период предпочли появиться на свет? Почему?
Автор: Tatiana Prussakova
Вы знаете, я очень всегда интересовался Древней Грецией, Афинами, в частности, и так же Древним Египтом. Это очень разные, разумеется, страны и эпохи, но мне было бы очень интересно жить тогда. Разумеется, не рабом. В Афинах свободным гражданином, а в Древнем Египте даже не знаю, как назвать но, разумеется, человеком свободным. Просто мне очень интересно, что там было на самом деле и как это все было. Так что, если б я должен был сделать выбор и мне бы говорили или-или, то, скорее всего, я бы выбрал Египет, потому что все-таки Грецию я больше понимаю и все-таки читал классиков: Эсхила, Аристофана и так далее.. А вот египтян я совсем не знаю, они для меня совсем таинственные. Так что, скорее всего Древний Египет.
Древняя мудрость гласит: «Дай свободу другим, и ты обретешь ее сам.» Как Вы думаете, почему в мире и в России тоже не придерживаются этой истины?
Автор: Ildus Sadiq
Ну, во-первых, я не знаю такой поговорки, не знаю, откуда она взята. Это явно не русская поговорка, это не библейская вещь. Вообще, свободу не дают, свободу берут. Свобода, опять-таки, — это внутренняя категория. Нельзя сегодня сказать, выйдя, там, на сцену: “Вы все свободны!” — ”Ну, и что дальше?” Это означает что? Разве люди от этого становятся свободными? Когда в 1861 году объявили отмену крепостного права и объявили, что вот, эти крепостные свободны, они что, стали свободными людьми? Совершенно нет, они оставались крепостными по своему менталитету, по своему поведению. Многие из них умоляли барина не выгонять их. Так что свобода это то, к чему приходят, понимаете. Есть замечательный документ, называется “Декларация независимости Соединенных Штатов Америки”, она была написала в 1776 году Томасом Джефферсоном, который стал третьим президентом США. И вот есть преамбула к этой декларации, которая начинается такими словами: “Мы считаем эти истины самоочевидными. Что все люди рождены равными, что человек награжден своим создателем некоторыми неотъемлемыми — это важное слово — неотъемлемыми правами, среди которых право на жизнь, на свободу и на добывание счастья”. Вот вам формулировка, что это неотъемлемое право, человек рождается с этим правом. А вот насколько он осуществляет это право, это уже вопрос каждого человека. Насколько государство устремлено на это, это тоже вопрос конкретного государства.
Кто для Вас является авторитетом в профессии и жизни?
Автор: Svetlana Borzova
В профессии есть несколько человек, которые были для меня примером. Вероятно вы их не знаете, потому что это не российские журналисты. Это американский журналист, его звали — он еще жив, — его звали Тед Коппел и, в какой-то степени, Фил Донахью тоже являлся для меня примером в смысле ведения ток-шоу. Что касается авторитетов то, конечно, у меня были авторитеты в разных областях, и сегодня они есть но, если вы ожидаете, что я вам скажу, что этот человек для меня на сегодняшний день авторитет, которого я выделяю среди прочих живущих на этой земле ну, скажем Нельсон Мандела. Вот для меня он является абсолютным таким примером того, каким должен быть человек. Пожалуй, больше я вам не назову.
Владимир Владимирович, здравствуйте! Мне интересно знать, были ли в Вашей жизни ситуации, когда в результате интервью Ваше мнение о человеке менялось кардинально?
Автор: Svetlana Borzova
Насчет интервью я не могу сказать, чтобы кардинально изменилось мнение, но, конечно, были интервью, которые, как сказать, обогащали мое представление о человеке, были, так сказать, неожиданные для меня вещи. Когда, скажем, я думал о человеке хуже, а он оказывался все-таки лучше. Ну, например, Иосиф Кобзон. Я к Кобзону относился неважно всегда, я знаю, что мои политические взгляды абсолютно не совпадают с его взглядами. Но я его пригласил, потому что я знаю, что все-таки Кобзон — фигура, и в результате этого часового разговора я свое мнение изменил. Потому что я увидел перед собой человека искреннего, пускай он по-другому считает, чем я, но он абсолютно искренне это считает, говорит прямо, не финтит. Вот такой пример.
Все мы хотим видеть нашу Родину богатой, ухоженной, справедливой, заботливой и внимательной к своему народу. Вы верите в то, что Россия завтра может быть другой?
Автор: Viktor Kuzmenko
Ну, завтра, конечно, нет. Завтра ничего не может быть, кроме того, что будет другой день. Что имеется ввиду, когда говорят “страна должна измениться”? Имеется ввиду не страна физически, имеется ввиду конечно люди, к ней живущие. А для того, чтобы люди изменились, нужно время. То есть, нужны другие люди. Если народ вырос в определенных обстоятельствах, был сформирован определенным общественным политическим строем, то, для того, чтобы этот народ изменился, нужно, чтобы его дети и уже их дети родились и выросли в других обстоятельствах. И, кстати говоря, это происходит. Это происходит медленно, но это происходит. Кстати говоря, вот, например, я настаиваю на том, что Россия — это советская страна. Почему? Потому что те люди, которые Россией управляют — и политические, и экономические, — в своем большинстве это люди, которые родились и выросли в Советском Союзе. Они ходили в советскую школу, они были пионерами, комсомольцами, многие из них были членами КПСС. Они сформированы той системой и они не могут взять и отрубить свой “хвост”. Это невозможно, они не саламандры, чтоб вырос новый. А вот их дети уже чуть-чуть другие, а дети их детей уже совсем другие. И мы видим, что люди, которым сегодня 15, 16 лет — это совершенно другие люди. И система взглядов, мировоззрение у них тоже другое. Вот так меняется страна. Она меняется от того, что меняются люди, меняются их взгляды. Когда страна становится открытой, то есть она не заперта на замке, люди могут ездить, видеть как живут другие, к ним могут приезжать, — вот так постепенно меняются взгляды. И я убежден, что, конечно же, Россия будет меняться. Но она будет меняться медленно, то есть нужно чтобы еще по крайней мере 2 поколения появилось чтобы реально Россия стала другой. Я понимаю, что не у всех хватает терпения, хочется, чтобы это было быстрее, но история — это есть история, ее нельзя ни торопить, ни тормозить, она идет, так сказать, в соответствии со своим темпом.
Россия — страна парадоксов. Какой самый главный российский парадокс, вы бы отметили, садясь за руль?
Автор: Andew Osminin
Вы знаете, я не могу сказать, что как-то мне бросается в глаза особый парадокс, садясь за руль. Я давно за рулем, я начал водить машину, когда я был совсем еще молодым человеком. Не в России. Но одна вещь довольно четко просматривается, когда сидишь за рулем вообще в России, а именно, все-таки пренебрежительное отношение к правилам и к закону. Очень странно, что каждый человек считает, что закон не про него писан, он про остальных. Что его нарушение — это не нарушение, потому что ему это надо. А вот если другой нарушает, то это безобразие. И, второе, — это готовность участвовать в такой мелкой коррупции. Я имею ввиду следующее: вот человек нарушает, его останавливает полицейский, еще полицейский не успел открыть рот, или, может быть, успел открыть рот, как водитель ему сразу предлагает взятку и при этом говорит о том, что они все берут. Так они же, может, и не возьмут, но раз ты сразу сам предлагаешь — а почему сами предлагают? Да потому что это удобнее: заплатил, не надо выписывать квитанцию, не надо потом ходить в сберкассу, — не надо ничего дополнительного делать, поэтому это проще. Проще предложить деньги, но при этом все будут говорить: “вот, они берут, вот они такие-сякие”, а сами водители способствуют тому, чтобы они были такими. Это, конечно, парадокс именно характерный для России, что говорят одно, а делают совсем другое и при этом возмущаются. За рулем это очень видно, это правда.
Известно, что, при всех очевидных достоинствах, профессия журналиста сопряжена с беспринципностью, с каким-то иногда лицемерием. Но у всех свой порог допустимости. Вот где находится ваша “точка невозврата”, та граница, которую Вы бы не смогли перейти ни при каких личных, социальных или политических обстоятельствах?
Автор: Tatiana Khokhrina
На самом деле, в журналистике есть очень серьезные принципы, чрезвычайно. Другое дело, что есть журналисты, которые их не соблюдают, это вопрос другой. Но в журналистике есть главный принцип: служить не партии, не правительству, не власти, не думе или парламенту, не хозяину, а служить своей аудитории. А что значит служить своей аудитории? Это значит говорить им максимально правду (я говорю максимально, потому что, опять-таки, каждый из нас может заблуждаться или ошибаться), говорить максимально объективно и постараться сделать так, чтобы ваша аудитория была информирована как можно шире. То есть, когда вы что-то сообщаете, чтобы вы показали своей аудитории все стороны вопроса, чтобы наконец эти люди могли, выслушав вас, сделать какие-то свои выводы. Вот это принцип – информировать своевременно и правдиво. Это главный принцип журналистики. Что касается компромиссов, что касается отсутствия принципов, что касается аморальности, то это может быть в любой профессии. Это может быть у врача, это может быть у учителя, это может быть у политического деятеля. Это качество человека, не имеющее отношение к профессии. Так что, мне кажется, что ваши предположения имеют мало общего с реальностью.
Владимир Владимирович, при колоссальном объеме публичных выступлений, думаю, никто не сможет сказать наверняка, каких политических взглядов придерживаетесь именно вы?
Автор: Denis Matafonov
Ну я думаю, что у каждого человека в течении жизни взгляды меняются, было бы странным, если бы человек все время придерживался одних и тех же взглядов. Я действительно очень сильно верил в советскую систему, которую, конечно, социализмом нельзя было называть. Как бы там не говорили, но идея была такова, что это общество станет социалистическим, и мне эта идея была очень дорога, и в течение очень долгого времени я ее защищал. Я лишь постепенно пришел к выводу, что советская система вообще ничего общего не имеет с социализмом, это лишь внешние атрибуты и пропаганда, что касается самого социализма, то возможно, что это общество реально, но оно реально только в будущем. То есть для меня очевидно, что человечество должно пройти еще довольно длинный путь, прежде чем оно будет соответствовать тем нормам, которые исповедует социализм, а может быть и никогда, может быть социализм это даже какая-то утопия, и человек попросту неспособен соответствовать этим базовым принципам социализма. Это разочарование меня постигло постепенно, но я всегда был демократом. Одно другому совершенно не мешает, я остаюсь демократом. Мои политические симпатии довольно очевидны, я, конечно же, антикоммунист. Другое дело, что я в своих программах пытаюсь не навязывать зрителю свои собственные точки зрения. Я никогда не говорю за кого я голосую, потому что все-таки влияю на общественное мнение в той или иной степени и не считаю возможным навязывать свои взгляды. Я пытаюсь быть нейтральным в том, как я выступаю, пытаюсь быть максимально объективным, хотя никто не может быть полностью объективным, мы не роботы, мы люди со своими пристрастиями. Но я стараюсь придерживаться вот такого объективного, что ли, взгляда именно как журналист. Если бы я не был журналистом, а был бы инженером или фотографом, или еще кем-то, я бы абсолютно спокойно высказывал свои политические взгляды.
Что такое независимость? И сколько для этого надо денег?
Автор: Ли Бо
Независимость — это, конечно, внутреннее состояние. Человек сам для себя решает насколько он независим. В конце концов, мы все, в той или иной степени зависим от своих родителей, мужей, жен, детей. Но все-таки, как я понимаю независимость, это состояние внутренней свободы, она может быть и в лагере, и в тюрьме, а может отсутствовать, когда человек на свободе, это абсолютно внутреннее состояние. Деньги в этом смысле вторичны. Они, конечно, играют определенную роль. Например, я могу сказать о себе, что я не боюсь потерять работу, потому что я за свою жизнь заработал достаточно денег, чтобы не бояться этого, чтобы не оказаться на паперти с протянутой рукой, и это, конечно придает мне чувство независимости по отношению к моему работодателю. Так что нельзя сказать, что это не имеет значения, имеет, но все-таки главное это внутреннее состояние, как ты себя чувствуешь.
Как часто приходится идти на компромиссы на современном российском ТВ?
Автор: Нияз Аксанов
Я думаю, что это очень индивидуально. Что касается меня, то крайне мало. Но не будем забывать, что я все-таки нахожусь в привилегированном положении. Во-первых, потому что я давно работаю и у меня есть определенная репутация, определенный вес, определенный авторитет. Со мной нельзя обращаться как с новичком, с мальчишкой и так далее. Это первое. И второе заключается в том, что я действительно независим. То есть я не боюсь того, что я могу лишиться работы. Именно потому, что я сумел обеспечить себя в достаточной степени. Раз так, то мне не нужно идти на компромисс. Я могу сказать: ”Ну, не нравится вам? До свидания! Я пошел, будьте здоровы”. Но, все-таки важно сказать, что всегда в жизни нужно идти на компромиссы. Вы идете на компромиссы со своими близкими, со своей женой или своим мужем, — иначе вы не проживете, вы идете на компромиссы со своими детьми. Это неизбежно. Компромиссы не всегда вещь отрицательная. Вот я могу сказать, что в моей программе, вот которую я веду — “Познер” — я знаю, что есть несколько человек (я вам не буду их называть, потому что я договорился с руководством Первого канала, что я не буду называть фамилии), но есть небольшая группа людей, которую я не могу пригласить в программу. Я не работаю на Первом канале, Первый канал покупает эту программу. Ну, покупает конечно не кота в мешке, и имеет право знать, а кого, собственно, вы собираетесь приглашать в следующую программу. Я должен им говорить. Значит, они могут сказать: “Владимир Владимирович, нет, этого человека мы не хотим”. И я либо должен с этим согласиться, то есть, идти на компромисс, либо сказать: “Ну, тогда я не буду делать программу”. Так вот, у меня есть договоренность с Константином Львовичем Эрнстом, что есть определенное количество людей — их не много, уверяю вас, — которых я пока не могу пригласить. Да, я иду на компромисс ради того, чтобы сохранить программу. Вот, собственно, пример. Но вообще, это, пожалуй, единственный компромисс на который я иду.
Владимир Владимирович, судя по вашей биографии, вы могли бы жить и трудиться на Западе. Почему же вы в России?
Автор: Алексей Федин
Ну, давайте будет исходить из того, что я начал работать в России. Я приехал в Россию, мне было 18,5 лет (ну, в смысле, не в Россию, а в Советский союз), учился в университете, окончил университет, дальше начал работать. И поскольку к тому же я был не выездным из-за ряда причин, в том числе и из-за того, что я отказывался работать с органами, я работал в Советском Союзе. Потом уже я работал в России. В 91-м году, еще был Советский Союз, правда, меня пригласил Фил Донахью в Соединенные Штаты, в Нью-Йорк, чтобы с ним вести программу, и я уехал туда. Начал работать на телевидении там и работал весьма успешно. Не исключено, что я остался бы, но обстоятельства так сложились, что нашу программу с Филом закрыли, причем по политическим мотивам. Закрыли, потому что нас сочли слишком либеральными, слишком левыми, от нас потребовали, чтобы мы изменили свой подход, мы не согласились, и с нами не возобновили контракты. Таким образом, тихо-тихо программа исчезла. Я остался без работы. Тем временем я продолжал приезжать в Москву и записывать программу для Первого канала. В России у меня работа была, а в Америке не было. Поэтому, собственно, я и вернулся. Кроме того, то место, которое я занимаю на российском телевидении и то, ну, скажем так, влияние, если хотите, или, по крайней мере, та популярность, которой я пользуюсь, конечно, довольно исключительное явление. Я не мог бы рассчитывать на это ни во Франции, ни в Америке. Собственно, поэтому я и работаю в России. Потому что мне эта работа очень нравится, потому что я чувствую, что она каким-то людям нужна, потому что я понимаю, что такой работы я не найду в других странах, особенно учитывая мой возраст, все-таки я, мягко говоря, не молодой человек. А начинать с нуля где-то, для меня нереально.
Владимир Владимирович, мое почтение. Ягуар в ментальности американцев и россиян, Ваш взгляд? С уважением, Игорь.
Автор: Jaguar White
Давайте исходить вот из чего: Ягуар — это дорогая машина, это безусловно. Значит люди, которые покупают Ягуар — это люди с определенным достатком. Как в Америке, так и в России. Кроме того, это говорящая машина, то есть она заявляет что-то о том человеке, который сидит за рулем. Чуть-чуть авантюрист, чуть-чуть спортсмен, чуть-чуть плейбой, чуть-чуть, ну, вот такой, как сказать… Это не Мерседес, солидный, такой, человек, деловой и так далее или БМВ. Это чуть-чуть другая машина, и в этом смысле всегда такой была. Я говорил, что это острая машина. И, я думаю, что как в Америке, так и в России, так и в Англии, всюду люди, которые являются хозяевами Ягуаров, это как-то несколько особый клан. Ну, так же как люди, владеющие машиной Порш, да, они называют себя поршистами. Так вот, это вот ягуаристы, это несколько особый клан. Вот те, которые владеют Мерседесом, они не говорят, что они мерседешники, такого нет, или бмвшники — тоже нету, а вот тут есть. Это, видимо, определенный характер.